It's my Funeral, welcome you all. This is the end of the line, so thank you for coming along. (c) Dope
Ранее в сериале:
читать дальше
День и ночь двое неутомимых всадников мчались по дороге, ведущей в Дельфы. С того дня, как разразилась буря, они странствовали вместе. Еще немного — и они нагонят отряд, с которым ехал Джин.
Вот, наконец, у обочины показалась богатая повозка. Лошади паслись поодаль, а солдаты лежали у погасшего костра — видно, их сморил полуденный сон. Джин подал Таяну знак остановиться, а сам поскакал вперед и окликнул товарищей.
Увидев, что юноша замер как вкопанный, Таян почувствовал неладное и тронул поводья, чтобы подъехать ближе.
Солдаты, лежавшие у костра, вовсе не спали. Они были жестоко убиты — кто-то во сне, кто-то успел вскочить на ноги, прежде чем получил стрелу в грудь. Еще один мертвец, в более богатой, чем прочие, одежде, сидел прислоненным к повозке. У него недоставало головы.
«Твой друг?» — помолчав, спросил Таян.
«Нет. Это я, — ответил Джин. И объяснил: — Я поменялся с ним одеждой и велел сесть в повозку, а сам занял его место. Хотел узнать, каково быть солдатом».
А затем он добавил: «У меня мало времени. Скоро королеве доставят голову ее врага, и она увидит, что убийцы ошиблись. Она пошлет новый отряд. Мне нужно скрыться».
В эту ночь Джин поведал Таяну обо всем, что с ним приключилось в Иферии, а Таян, в свою очередь, рассказал правду о своем уходе из прайда. На рассвете они оседлали скакунов и помчались в Дельфы — там, в огромном людском муравейнике, полном приезжих со всех краев, где ни ферре, ни смуглая кожа Джина не привлекут внимания, они будут в безопасности.
Дельфы, прекраснейший город на всем материке, поражали воображение даже бывалого странника. Великолепные дворцы, музеи, школы и академии — столица не зря считалась оплотом наук и искусства. Сюда стекались мыслители и ученые, изобретатели, художники, актеры... Здесь царила свобода вероисповедания, и каждый приезжий, к какой бы религии он себя ни относил, мог после недолгих поисков обнаружить небольшую часовенку, посвященную его богу, или даже орден братьев по вере.
Некоторые из этих орденов были скромными духовными братствами, другие не гнушались мирских дел и приобрели в городе определенное влияние и власть. Именно таким орденом была Десница Альморама. Среди ее членов были и богатые торговцы, и состоятельные горожане, и даже, поговаривали, несколько советников.
А еще у Десницы было собственное войско, которое называли Плетью Альморама. Оно состояло из наемников самого разного происхождения: и бывших солдат, и скрывающихся от закона преступников, и бродяг. Законы Плети были просты: о прошлом не спрашивать, лишних вопросов не задавать, приказы не оспаривать. И Джина, и Таяна такое положение вещей устраивало как нельзя лучше.
Жалование в Плети было небольшим, но в свободное время наемникам не возбранялось оказывать услуги на стороне. Большинство из них могли позволить себе снимать комнаты в хорошем трактире или доходном доме. Для прочих существовал ночлежный дом, где за несколько медяков в неделю можно было получить койку или угол. А вот там царили уже совершенно другие законы — те, которые устанавливал Каллак Левша.
Левша был низкорослым, тщедушным человечком, в котором таилась огромная сила. Он носил за поясом цеп, заканчивавшийся тяжелым шаром, утыканным острыми опасными шипами. Этим оружием он владел виртуозно.
Каллак состоял в Плети достаточно долго, чтобы скопить небольшое состояние, и все же он предпочитал жить в ночлежном доме — не потому, что был скуп, а оттого, что любил измываться над новичками и чувствовать свою власть над ними.
...Эти двое внушали ему тревогу. С первого взгляда было ясно, что невозмутимый, молчаливый ферре опасен. Очень опасен. А его скакун?.. Громадный, черный как ночь лев, для которого переломить хребет человеку не труднее, чем мышонку. Каллак с сожалением подумал, что этот новичок ему не по зубам. Другое дело — второй. С мечом обращается вроде неплохо, но настоящего боевого крещения не прошел, крови даже не нюхал, да и сложением не вышел — рост невелик, тело узкое, тонкое, как у девицы. Ему бы самое оно выступать танцором на ярмарке, а он туда же — в наемники. И Левша решил, что отыграется на мальчишке за двоих. Вот только дождется, когда ферре отлучится из города...
...Едва переступив порог ночлежного дома, Таян почувствовал беду. В воздухе ощутимо витал запах крови. Не старой, запекшейся — так пахло от наемников, возвратившихся с задания, — а свежей, только что пролитой. Где-то наверху послышался страшный треск — будто проломилась дощатая стена, а следом раздались крики, свист и улюлюканье.
На площадке второго этажа полным ходом шла драка. Обитатели ночлежки высыпали из своих углов и заняли удобные места на лестнице. Таян увидел перекошенное лицо Каллака. Левша яростно раскручивал над головой свой смертоносный цеп. Его противник был, казалось, обречен. Миг — и шипастый шар, пущенный с неимоверной силой, ударил... в доски, оставив еще одну дыру. Левша грязно выругался. Наемники вновь засвистели и заулюлюкали. А противник Каллака, ловко ушедший в сторону, остановился и поклонился публике, словно и не был только что на волосок от смерти, словно все происходящее было для него веселой игрой.
Таян изумленно покачал головой. Его вмешательство здесь явно не требовалось. Он скрестил руки на груди и принялся наблюдать за ходом поединка.
Казалось, юноша не сражается, а танцует — так легки, так отточены были его движения. Он не мог сравняться с Каллаком в силе, зато превосходил его в ловкости и скорости. Вот он наклонился, и тяжелый шар просвистел над его головой; вот скользнул к Левше за спину и ударил его мечом — но не острием, а плашмя, нарочно раня только самолюбие. Зрители захохотали. Каллак кипел от ярости; он начинал уставать, и пот лился с него градом, тогда как у Джина даже не сбилось дыхание.
Еще один бросок — и вдруг шипастый цеп застрял в стене. Как ни старался Левша, у него уже не хватало сил, чтобы выдернуть оружие. Тяжело дыша, он согнулся, опираясь руками на колени, и Джин, примерившись, отвесил ему пинок. Левша кулем повалился на пол. Наемники взревели от восторга, а Джин торжествующе поднял обе руки вверх, словно гладиатор, выигравший поединок.
Так власти Левши Каллака пришел конец, да и сам он вскоре, не выдержав насмешек, исчез из Плети. Ни Таян, ни Джин его больше никогда не видели.
Несмотря на дружбу, которая связывала этих двоих прочнейшими узами, они все равно оставались очень разными. Таяну было в Дельфах тесно. Он брался за задания, позволявшие проводить много времени в седле: эскорт караванов, расправа над разбойниками, нападавшими на людей в лесу или степи... Джин, напротив, чувствовал себя как дома среди городских улиц и трущоб. Он почти не покидал Дельфы. Победа над Левшой принесла ему уважение даже опытных воинов Плети, а для молодых наемников он и вовсе стал кумиром. Кто-то назвал его клинком Соколиной Тени — и прозвище прижилось.
Историю Соколиной Тени Таян знал. Как наемник, этот человек считался самым опасным убийцей Дельфов. Как гладиатор — бойцом, не знавшим поражений. Он всегда платил по счетам, и тот, кто оказывал ему услугу, знал, что сможет рассчитывать на ответное добро... Те же, кто желали ему зла, не задерживались на этом свете. А затем Соколиная Тень пропал, растворился, словно миф, словно его и не было вовсе, породив новую волну городских легенд.
Джин, слыша свое новое прозвище, сперва едва заметно хмурился и напрягался, будто внутри него сжималась невидимая пружина. Пожалуй, никто, кроме Таяна, этого не замечал. Затем он привык... И однажды, вернувшись в город, ферре с удивлением узнал, что его друг покинул Плеть Альморама и создал собственное братство, которое так и называлось: Соколиная Тень. За ним с радостью пошли почти все молодые наемники Патруля и многие из закаленных воинов.
Таян отправился в трактир, где квартировал Джин, когда они в последний раз виделись перед его отъездом. Он гадал, насколько изменился друг. Оказалось — ни на каплю. Джин крепко обнял его и произнес: «У Соколиной Тени два клинка, и оба равны. Добро пожаловать, брат. Добро пожаловать домой».
Джин, не будь таким добрым, а то я чувствую подставу. И все больше начинаю грустить. "Брат" он сказал. А потом убил, потому что завидовал. Блин, грустно-то как.